Алексей Щусев. Архитектор № 1 - Александр Анатольевич Васькин
Вот поэтому и брался начинающий зодчий за любые предложения. И он мог бы не построить такое число храмов, если бы изначально судьба предоставила ему возможность создавать гражданские проекты — особняки, театры, магазины, больницы… А он строил храмы, потому что больше ему ничего не предлагали, постепенно добившись большого успеха.
И ведь что интересно — усвоенная им в молодости истина, что не надо ни отчего отказываться, находила подтверждение и в зрелые годы. С решительностью, присущей молодым, брался Щусев почти за любой заказ и тогда, когда и сил-то уже не хватало. Отсюда и большое число помощников, способных разработать любую поданную мастером идею, а затем отстаивать в профессиональной среде свое авторство на нее.
А формулировал идеи он очень быстро. Как пишет его брат, Щусеву достаточно было нарисовать на маленьком листочке бумаге перспективу будущего здания, как сразу передавалась она в его мастерскую для дальнейшей работы. Сам он ничего и не чертил, а лишь подсказывал, контролировал, давал ценные советы… Так, кстати, зачастую работали и другие мэтры, возглавлявшие свои мастерские.
Обвинения в приспособленчестве академик слышал неоднократно. Его упрекали в этом и коллеги-архитекторы, и представители власти. Да и современные исследователи продолжают гнуть подобную линию: «Щусев перестраивается и лжет, не испытывая никаких внутренних затруднений. Но также и не испытывая необходимости верить в провозглашаемую им ахинею. Такая позиция имеет свои моральные плюсы. В сталинском обществе альтернативой лжи и цинизма была искренняя вера в правильность и справедливость происходящего. Циникам противостояли искренние сталинисты»[332].
Но ведь цинизм не является мерой оценки таланта, это лишь одно из личных качеств человека. А у Щусева, как можно судить из этой книги, таких качеств был целый набор во всем их противоречивом сочетании. Поэтому при пытке создания объективного образа не следовало бы смешивать вместе и профессиональные качества, и личные.
Да, его мастерские были завалены заказами, но это не говорило о том, что Щусев лишь руководил, ничего не делая. Мы уже отмечали его требовательность к другим, но прежде всего, это качество проявлялось по отношению к себе. Требовательность подкреплялась трудолюбием, архитектор Чернышев вспоминал: «Еще черта Алексея Викторовича: я помню, мы были на международном конгрессе в Риме (в 1935 году. — А. В.). Алексея Викторовича мы тогда впервые узнали близко и увидели, какой он обаятельный человек. Он среди нас был самый старший по возрасту, и, когда мы начинали свой день и выходили к утреннему завтраку, к кофе, Алексей Викторович в это время уже возвращался с этюдов. Он вставал рано утром, чтобы пойти к развалинам Форума и сделать этюды, а потом показывал их нам: „Вот, как получилось!“ Эта его особенность так на все реагировать, такая заинтересованность во всем были чрезвычайно привлекательны».
Щусев находился в постоянном поиске, а потому метод его работы — «свободная стилизация на основе соединения впечатлений от памятников разных эпох, регионов и стилей и изменения любых подходящих для решения художественной задачи форм прошлого»[333] — до сих пор находит понимание не у всех. Но ведь это, как говорится, дело вкуса. Ясно одно — это был человек талантливый, блестяще эрудированный, ощущавший себя в различных архитектурных эпохах и традициях как рыба в воде, и в тоже время честолюбивый, ищущий славы, желавший быть первым и не терпящий рядом соперников. Хотя к концу жизни честолюбие стало иссякать. 20 февраля 1943 года Лансере запишет: «А. В. говорил, что у него больше нет честолюбия — что наш режим его вытравил. А вот у Нестерова было — ненавидел Грабаря…»[334]
Не зря шептались за его спиной ученики, что в молодые годы на его столе лежала книга с красноречивым названием — «Как стать знаменитым». И он им стал, нажив при этом множество врагов. И то, что Щусев постоянно пробовал себя в самых разных стилях, является, скорее, не недостатком, а его достоинством.
Подобная специфическая особенность творчества Щусева была, в том числе следствием необычных условий, в которых должны были существовать его здания. Щусев будто всю жизнь сознательно участвовал в незримой конкуренции или, если хотите, соревновании, но не со своими современниками, а с зодчими давно минувших эпох.
На Красной площади Щусев бросает вызов авторам собора Василия Блаженного (в последнее время появились утверждения, что автор был один и звали его Барма Постник, но это в данном случае неважно), архитекторам ГУМа и Исторического музея, итальянским мастерам, вместе с русскими зодчими отстраивавшими Кремль. На Каланчевке он спорит с Тоном и Шехтелем, в Овруче — с зодчими Древней Руси. Кроме простого желания поспорить, здесь нужна и недюжинная смелость. Щусев искал трудностей, нередко замахиваясь на то, что казалось недостижимым его коллегам. Подспорьем этому были огромный талант, данный ему Богом, и профессионализм. Он часто повторял фразу: «Музыкантом может быть и 12-летний, а архитектором он быть не может»[335].
Да, немалый авторитет приобрел Щусев к 1917 году. Но вот парадокс — все последующее время за этот накопленный авторитет ему часто приходилось постоянно расплачиваться и даже оправдываться. Взять хотя бы его проект Дворца Советов, в котором Сталин увидел «собор Христа Спасителя». Попробуй докажи обратное, если ты — автор трех десятков храмов!
Да, не зря Щусев отговаривал своего внука Алексея от архитектурной стези, признаваясь, что «профессия архитектора очень тяжкая и что сам он измучен ею, что архитектора на всех этапах жизни и работы ждет борьба. Борьба за воплощение собственных идей».
Переломным в его творческой карьере стал 1924 год. Проект мавзолея по-новому определил место Щусева в архитектуре. Выбор его кандидатуры на роль автора этого сооружения не мог не польстить зодчему и означал признание его первенства среди коллег. С одной стороны, новое положение открывало большие возможности, с другой — сильно суживало рамки творческого поиска, заставляя окружающих рассматривать всю последующую работу Щусева под огромным увеличительным стеклом. Но первый советский архитектор все же эти рамки раздвигал, не боясь шквала критики:
«Ряд проектов и сооружений Щусева, начиная с гостиницы „Москва“ и кончая, на определенном этапе, зданием ИМЭЛ в Тбилиси, объединен стремлением автора к созданию новой архитектурной формы, нового стиля. Надо сказать, что поклонники чистой архитектурной классики негодовали, видя столь вольное
